В феврале 1995 года, в самом центре Петербурга, на улице Пестеля, была убита поэтесса Наталия Ивановна Карпова. Она шла в церковь, дело было ранним воскресным утром. Денег при ней было ровно на милостыню. Прежде, чем убить, ее мучили. Убийцы не найдены; причины нападения на немолодую женщину не выяснены.
Незадолго до своей гибели она побывала в Лондоне.
В январе 1993 года мне привезли из Петербурга письмо:
| Дорогой Юра! Пользуюсь оказией передать тебе это письмо и книгу, которая пошла в производство еще во времена весьма неустойчивой гласности*. А сейчас поэзия вообще отпугивает и издателей, и читателей. Времена дикие, сложные, полные испытаний. Мне чужд всякий бизнес, всякая коммерция — отвратительна. А главное — новые условия жизни мало приемлемы, поэтому я устранилась не только от участия в политической жизни, но и от суеты всяческой… |
Юра! Все эти годы думаю о тебе, Тане, Лизочке… Если будешь в Питере, не забудь о нашем доме… Время интеллигентных людей у нас кончилось… Но я твердо решила умереть в своей стране и пережить вместе с ней дьявольские времена. На всё воля Господня…
Обнимаю. С самой доброй памятью, доверием и нежностью — Наташа Карпова.
18 ноября 1992 года.
* Речь идёт о книге: Наталия Карпова. Краски дня. Пятая книга стихов. Совпис, Л., 1988, с дарственной надписью: «Юре Колкеру — дружески — сквозь время и пространство. 18.11.92. Нат. Карпова.»
Так возобновилась моя дружба с Наталией Карповой, на долгие годы прерванная эмиграцией. Эта дружба никогда не была тесной. В начале 1970-х годов при Доме писателя на Шпалерной (тогда эта улица называлась иначе) существовало литературное объединение во главе с Татьяной Гнедич, — в нем мы с Наташей и познакомились. Доверие между нами возникло сразу. Я не подружился ни с кем из участников объединения, исключая ее одну.
В стихах Наталии Карповой было то, чего по временам так не хватает поэзии: целомудренная естественность. Говорить просто о простом, оставляя в стихе воздух и пространство, не заниматься сухой возгонкой смыслов, не упиваться физиологической звукописью, не изобретать, не учительствовать, вообще — не становиться на котурны, — это удаётся немногим, а ей — удавалось. Мастерство в ее стихах было строго дозировано, слито со смыслом и адекватно ему. Наташа с редким достоинством несла бремя своего поэтического дара. Положение в ту пору осложнялось еще неизбежным выбором: с ними или против них? На дворе стояла безрассветная ночь. Пойти против значило не публиковаться никогда — и поневоле оказаться в среде тех сочинителей, кто жил не столько поэзией, сколько безудержным честолюбием. Сегодня ясно, как мало подлинного дало тогдашнее литературное полуподполье. Несколько легендарных репутаций оказались дутыми и лопнули, как мыльные пузыри. Но к началу 1970-х я уже знал — и Наташа была живым подтверждением моей догадки — что есть третий путь: повернуться к режиму боком, не замечать их, насколько это мыслимо, отвести им подобающее место — в одном ряду с тягостными ленинградскими зимами. Она сказала это так веско, что я запомнил на всю жизнь:
|
Пусть выбор у нас невелик, Но всё-таки есть, Чтоб делать, как совесть велит, Как требует честь. |
Книга, откуда взяты эти строки**, пролежала в издательстве 11 лет, — срок по тому времени нормальный, а для нормального сознания — чудовищный: ведь это была первая книга поэта! Но она всё-таки вышла. И есть в ней еще многое, к чему я возвращался не раз.
** (Наталия Карпова. Колодец (первая книга стихов), Совпис. Л., 1976. — Дарственная надпись на моём экземпляре сделана в Лондоне: «Дорогим друзьям — Тане, Юре, Лизе — с некоторым опозданием — на память о Питере и тех временах, хотя они — те же… с любовью. 15.07.93. Наталия Карпова»)
Карпова не оставила нам пронзительных стихов о любви, а вот о дружбе сказала так, как у нас не говорили со времен Пушкина: самозабвенно и самоотреченно. Умение жить чужой радостью и чужой болью было свойственно ей в высшей степени. Быть может, именно это умение подсказало ей одно из самых лучших названий поэтической книги за всю историю русской поэзии — Совпадения (1980), — название ёмкое, выразительное, теплое и несущее в себе целый рой культурных ассоциаций.
Получив письмо, мы пригласили Наташу погостить у нас. Она ответила:
…Твое приглашение в Лондон — меня просто ошеломило… Уму непостижимо! Но, правду сказать, с самого детства я мечтала только о Лондоне и книгу London town зубрила, как стихи. Ничего не могу сказать, кое-где удалось побывать. Но в Лондоне? Это как сон. Конечно, я наскребу денег… Не знаю только, реально ли это? В любую минуту могут ввести чрезвычайное положение или еще хуже… Новый паспорт у меня уже есть, так что проблема — виза, билеты, мирное сосуществование демократов и коммунистов. У меня есть друзья в Лондоне, есть в Ирландии, Шотландии and so on…
Слава Господу! Спасибо за нашу новую встречу. Очень вас с Таней люблю и надеюсь, что теперь мы не потеряемся.
Обнимаю. Наташа Карпова.
Приехала Наташа в июле 1993 года. Денег она наскребла ровно на дорогу — и остро переживала это специфически российское унижение тех лет: работать всю жизнь и не иметь гроша за душой. Прогулки по Лондону и окрестностям, обычный осмотр достопримечательностей она сумела дополнить интересами профессиональными: побывала в тутошних библиотеках и увлекательно рассказала о них на волнах русской службы Би-Би-Си, где ее природный артистизм сразу же оценили по достоинству.
В лондонскую публичную библиотеку мы ходили вместе. Один из работников вызвался быть нашим вожатым; мы долго бродили по этажам, разглядывая гравюры и портреты на стенах, ворошили наугад книги. Помню, как нас ошеломило сочинение Эйлера, изданное по-латыни при жизни этого величайшего из петербургских академиков: книга XVIII века стояла в ряду прочих, выделяясь только основательностью переплета. Помню, с каким упоением Наташа вглядывалась в пожелтевший газетный лист 1851 года, с рисунком лондонского Хрустального дворца, павильона, строившегося к так называемой Великой выставке, первой в ряду всемирных…
Изменилась Наташа главным образом внутренне: вера в Бога, столь понятная у поэта, окрашивала все ее мысли, суетное потеряло для нее привлекательность. Мы много говорили об этом и сошлись не во всем. Жизнь без церкви казалась ей невозможной, но мои слова о том, что вера — сродни таланту, который дается не всем и который нельзя имитировать, она, после некоторого раздумья, приняла.
Наташа уверяла, что тянулась к православию с детства. Католицизм вызывал у нее сильное раздражение. Высказываний об англиканстве я не запомнил, зато помню, как долго мы бродили от надгробия к надгробию в крипте собора Св. Павла, а потом поднимались на галерею под куполом…
Случается, что встреча спустя двадцать лет приносит разочарование и обиды. В нашем случае этого не произошло. Вернувшись, Наташа написала:
30.07.93
Дорогие Танюша и Юра! Еще раз: огромное вам спасибо за всё, за вашу доброту и гостеприимство. Я так отъелась, что за 12 дней поправилась на 3 кг (чего не было многие годы). Вся надежда на пост, который как раз и начинается с 1 августа. Всё-таки как важно понимать друг друга, поэтому и родство душевное устанавливается. С вами было очень хорошо, как будто мы и не расставались, а наоборот, связаны были постоянным сердечными узами. Танюша! Твоя деликатность и тонкость (деятельная) твоей натуры меня просто покорили. Я ведь дура дурой, но многое вижу… Собираюсь 8 авг. уехать на неделю на могилу одного подвижника — старца, ушедшего от нас год назад. Это далеко и дорого, но и радостно… Обнимаю вас, дорогие! До новых встреч!..
Новая встреча была одна: в мае 1994 года, у Наташи на Мойке, — она жила совсем рядом с музеем Пушкина. Фотографий, сделанных мною тогда (на них мы веселые и чуть-чуть дурачимся), Наташа так и не увидела. Стихи, начитанные ею на пленку для русской службы Би-Би-Си, тоже вышли в эфир только после ее гибели. Подборка заканчивалась строками:
|
…
Так и нам обновленье даётся, Когда мы щедры. Так и в нас просыпаются Новые силы живые. Я простила тебя И прошу — о, прости меня ты, Всех простила от сердца — Простите меня, дорогие. |
Страшно подумать: последние слова обращены ведь и к тем, кто ее убил… Не посмеялась ли судьба над этой удивительной женщиной, никому не желавшей зла, простившей всем и молившейся за всех? Но подобный вопрос уже не раз поднимался религиозным сознанием. Не будем решать его заново, скажем только, что в гибели Наташи есть некая зловещая значительность. Она умерла «в своей стране», не пережив «дьявольских времен»; умерла как христианка, до конца оставаясь русской православной интеллигенткой, не чуждой народническим настроениям. И народ обошелся с нею по-свойски. Вдумаемся: ее убили в самом сердце родного и драгоценного для нее города, в священную для нее минуту соборного приобщения к благодати, — убили те, за кого она молилась и кому простила.
23 июля 1995,
Боремвуд, Хартфордшир
помещено в сеть 2 февраля 2002
в посмертной книге: Наталия Карпова. РАЗЛУК И ВСТРЕЧ ПЕЧАЛЬ И РАДОСТЬ… (Петербург), 1996.
газета ГОРИЗОНТ (Денвер), 1999.
газета РУССКАЯ МЫСЛЬ (Париж) №4307, 2000.
